Поиски себя. Рамана Махарши. Воспоминания П. Брантона.


	Глава из книги Путешествие в тайную Индию (Поль Брантон. Путешествие в тайную Индию. Перев. с англ. М.: Сфера, 2002. — 416 с.) Имя журналиста и писателя Поля Брайтона, чьи кни- ги во всем мире всегда расходились огромными тиража- ми, известно уже более 60 лет. Предлагаемая Вам книга — это история его странст- вий по всей Индии в поисках святых людей, йогов и магов и общения с ними. На её страницах Вы повстре- чаетесь с самыми удивительными людьми, достойными звания духовных светочей человечества. Особое место в книге занимают главы о духовном гу- ру автора — Шри Раманой Махарши, мудрецом со свя- щенной горы Аруначалы, одним из последних наследни- ков великих Риши. Незабываемый духовный опыт, по- лученный Брайтоном в медитациях у ног Учителя, про- извел на него неизгладимое впечатление и повлиял на всю его дальнейшую жизнь. После выхода (в 1934 году) этой книги имя Шри Раманы Махарши стало широко известно во всем мире. Глава 9 ХОЛМ СВЯЩЕННОГО ОГНЯ В Мадрасе, на конечной станции Южно-Индий- ской железной дороги, Субраманья и я садимся в цейлонский поезд, расписание которого согласовано с пароходным расписанием. Несколько часов перед нами мелькают самые разные пейзажи. Зеленые по- лосы рисовых всходов чередуются с мрачными крас- ными холмами, тенистые плантации величавых ко- косовых пальм снова сменяют рисовые поля, на ко- торых видны отдельные фигурки крестьян, занятых тяжким трудом. Я смотрю в окно до наступления сумерек, быст- ро опустившихся на ландшафт, тогда я отворачи- ваюсь и задумываюсь совсем о другом. Я удивлен странными событиями, которые произошли со мной с тех пор, как я надел золотое кольцо, которое по- дарил мне Брама.— Мои планы изменились; стече- ние неожиданных обстоятельств имело результатом мою поездку на далекий Юг вместо далекого Вос- тока, как я намеревался. «Возможно ли,— спраши- ваю я себя, — что камень в золотых лапках на са- мом деле обладает мистической силой, как уверял йог?» Несмотря на то, что я стараюсь быть откры- тым таким мыслям, трудно для любого западного человека с научным воспитанием ума доверять им. Я гоню эти размышления, но не в силах рассеять неопределенность, которая скрывается за ними. По- чему мои стопы так странно направляют к горному отшельнику, куда я следую? Почему два человека, оба в желтых одеждах, соединились как посланцы судьбы и, несмотря на мое сопротивление, обратили мой взор к Махарши? Я использую слово «судьба» не в общепринятом значении, но не вижу лучшего. Прошлой опыт достаточно хорошо научил меня, что временами, по-видимому, несущественные события играют неожиданную роль в создании картины еди- ной жизни. Мы оставляем поезд, а с ним и главную ветку в сорока милях от Пондишери, трогательного остатка французских территориальных владений в Индии, и отправляемся к тихой и редко используемой линии железной дороги, которая ведет внутрь страны, и ждем почти два часа в полумраке незащищенной от ветра комнаты ожидания. Святой человек расхажи- вает вдоль еще более открытой ветрам внешней сто- роны платформы, и его высокая фигура в звездном свете выглядит полупризрачной. Наконец запазды- вающий поезд, который изредка пускает клубы ды- ма, забирает нас. В нем только несколько других пассажиров. Я впадаю в полудремотное состояние на несколь- ко часов, пока мой спутник не будит меня. Мы схо- дим на маленькой железнодорожной станции, и по- езд со скрежетом и неистовыми гудками скрывается в безмолвной тьме. Ночь еще не кончилась, и по- этому при свете тусклой керосиновой лампы мы си- дим в бедной и неудобной комнатке ожидания. Мы терпеливо ждем, пока день борется с тьмой за господство. Когда наконец бледный рассвет насту- пает, вползая постепенно сквозь маленькое зареше- ченное окошко в задней части нашей комнаты, я всматриваюсь в те части окрестностей, которые на- чинают становиться видимыми. Из утренней дым- ки поднимаются неотчетливые очертания одинокого холма, по-видимому, находящегося приблизительно в нескольких милях. Его подножие впечатляюще об- ширно, да и сам он весьма широкий, а его верши- на, закутанная в плотный рассветный туман, пока не видна. Мой проводник разыскивает человека, который громко храпит на своей очень маленькой повозке, в которую впряжены буйволы. Парочка окриков воз- вращает возницу к земному существованию, и он готов нам помочь. Узнав о месте нашего назначения, он, кажется, еще больше жаждет везти нас. Я при- стально гляжу с некоторым сомнением на узкий на- емный экипаж — бамбуковый навес, балансирующий на двух колесах. Кое-как мы забираемся на него, а возница привязывает сзади багаж. Йог ухитряется ужать себя на своем месте до минимума, я пригиба- юсь под низким навесом, свесив ноги; возница са- дится на скамейке между буйволами, почти касаясь подбородком колен, — и проблема размещения раз- решена более или менее удовлетворительно. Мы про- сим его ехать. Мы едва тащимся, несмотря на все усилия пары крепких маленьких белых буйволов. Эти очарова- тельные существа крайне полезны как тягловые жи- вотные внутри Индии, ибо они лучше лошадей пе- реносят жару и менее прихотливы в еде. Обычаи мирных деревень и маленьких городков страны во внутренней жизни не очень сильно изменились на протяжении веков. Повозки, запряженные буйвола- ми, которые перевозили путешественника с места на место за сто лет до нашей эры, по-прежнему пере- возят его и две тысячи лет спустя. Наш возница с лицом цвета кованой бронзы очень гордится своими животными. Их длинные, красиво закрученные рога украшены приятной формы позо- лоченным орнаментом; а к их тонким ногам при- вязаны медные колокольчики, позванивающие при каждом шаге. Он управляет ими с помощью пово- дьев, пропущенных через их ноздри. Пока их ноги рысцой весело бегут по пыльной дороге, я наблю- даю быстрый приход живого тропического рассвета. Привлекательный пейзаж вырисовывается как слева, так и справа от дороги. Это не тускло-коричне- вая равнина, ибо возвышенности и холмики подо- лгу не исчезают из поля зрения всякий раз, когда один попадает на линию горизонта. Дорога пересе- кает участок красной почвы, усеянной точками низ- корослого колючего кустарника, и несколько ярких изумрудных рисовых полей. Крестьянин с безмерно усталым от тяжелого тру- да лицом проходит мимо нас, отправляясь, без со- мненья, на долгий рабочий день на поля. Вскоре мы обгоняем девушку с медным кувшином для воды на голове. Только ярко-красное одеяние обернуто во- круг ее тела, но ее плечи остаются обнаженными. Кровавого цвета рубин украшает ее ноздрю, а пара золотых браслетов блестит на руках в слабом свете утреннего солнца. Чернота ее кожи выдает, что она из дравидов, — как, вероятно, большинство обита- телей этих краев, за исключением брахманов и му- сульман. Эти дравидские девушки обычно веселые и счастливые от природы. Они куда разговорчивей своих коричневых соотечественниц, а их голоса — музыкальнее. Девушка пялит на нас глаза с непритворным изумлением, и я догадываюсь, что европейцы редко посещают эту часть страны. Наконец мы приезжаем в небольшой городок. Его зажиточные на вид дома располагаются вдоль улиц, которые сбегаются с двух сторон к огромно- му храму. Последний, если я не ошибаюсь, — око- ло четверти мили длиной. Я получаю некоторое представление о его массивной архитектуре чуть позднее, когда мы подъезжаем к одним из его ши- роких ворот. Мы останавливаемся на одну или две минуты, и я заглядываю внутрь и получаю мимолет- ное впечатление об этом месте. Никогда прежде я не видел подобного сооружения. Огромный внутренний лабиринт строений окружен широким четырехуголь- ным двором. Мне понятно, что четыре высоких стены двора обжигались и окрашивались в течение сотен лет под воздействием свирепого тропического солн- ца. В каждой стене есть одни ворота, и над ними поднимается причудливая надстройка в виде гиган- тской пагоды. Позднее она показалась удивительно похожей на витиеватую, украшенную скульптурными работами пирамиду. Нижняя часть построена из кам- ня, но верхняя представляется кирпичной кладкой, покрытой густой штукатуркой. Пагода разделена на множество этажей, но вся поверхность обильно ук- рашена разнообразными резными фигурами и узора- ми. Вдобавок к четырем башням ворот я насчиты- ваю еще не менее пяти внутри храма. Как удиви- тельно их очертания напоминают одну из египетских пирамид! Напоследок я замечаю длинную крытую аркаду из сомкнутых рядов многочисленных каменных ко- лонн огромного центрального двора, слабо освещен- ные усыпальницы, темные коридоры и множество небольших строений. И намечаю себе вскоре иссле- довать это интересное место. Буйволы трогаются, и мы снова выезжаем на рав- нину. Места, которые мы проезжаем, очень живо- писны. Дорога покрыта красной пылью; по обе ее стороны растут низкие кустарники и редкие груп- пы высоких деревьев. Много птиц скрывается в их ветвях, я слышу шелест их крыльев, а заодно и по- следние нотки прекрасного хора их утренней песни, замирающей над миром. На нашем маршруте встречается несколько оча- ровательных маленьких придорожных святилищ. Различие архитектурных стилей поражает меня, но вскоре я делаю вывод, что это — прямое следствие смены эпох. Некоторые весьма причудливо и чрез- мерно украшены искусно сделанной резьбой в обыч- ной индусской манере, но большие храмы поддер- живаются гладкими колоннами, которые я видел в Индии только на юге. Есть даже два или три свя- тилища классической — почти греческой — стро- гости линий. Я прикидываю, что мы проехали около пяти или шести миль до подножия холма, чьи очертания я видел от станции. Он поднимается красно-коричне- вым гигантом в прозрачном утреннем свете. Туман уже рассеялся, открыв широкие очертания вершины холма на фоне неба. Эта обособленная гористая часть страны из красной земли и коричневых скал, бес- плодная по большей части, с широкими полосами пространства, почти лишенными растительности, и с грудами расколотых камней и громадными валуна- ми, разбросанными в беспорядке. — Аруначала! Священная Красная гора! — вос- клицает мой компаньон, перехватывая мой взгляд. Пылкий восторг написан на его лице. Он на мгно- вение впадает в экстаз, подобно средневековому свя- тому. Я спрашиваю его: — Что означает это название? — Я как раз и сказал его смысл, — отвечает он с улыбкой. — Название состоит из двух слов «Аруна» и «Ачала», что означает — красная гора, такое же имя главного божества храма, а его полный перевод — «священная красная скала». — В таком случае, где священный огонь? — А! Раз в году храмовые жрецы отправляют службу главного празднества. С началом его внутри храма и на вершине горы разжигается гигантский огонь, его пламя поддерживается огромным количе- ством масла и камфары. Этот огонь горит в течение многих дней и виден на множество миль вокруг. Кто бы ни увидел его, сразу простираются перед ним ниц, поскольку он является символом того, что свя- щенная земля горы находится под защитой велико- го Божества. Теперь холм башней возвышается у нас над го- ловами. Он не лишен сурового великолепия, этот одинокий пик, украшенный красными, коричневы- ми и серыми валунами, вонзающий плоскую главу на тысячи футов в небо жемчужного цвета. То ли слова святого человека повлияли на меня или по дру- гой необъяснимой причине, во мне возникает стран- ное чувство благоговейного страха, когда я присталь- но смотрю, изумляясь, на крутые склоны Арунача- лы, размышляя о живописности священной горы. — Знаете, — шепчет мой спутник, — эта гора не просто почитается священной землей, но местные традиции утверждают, что боги поставили ее обозна- чить духовный центр мира! Этот кусочек легенды заставляет меня улыбнуть- ся. Как это наивно! Наконец мы приближаемся к жилищу Махарши. Мы сворачиваем с дороги и по неровной тропе спус- каемся к густой рощице кокосовых и манговых де- ревьев. За рощей тропа неожиданно обрывается пе- ред незапертыми воротами. Возница спускается, открывает ворота, а затем заезжает на большой не- мощеный двор. Я вытягиваю сведенные судорогой конечности, спускаюсь на землю и оглядываюсь. Уединенное владение Махарши впереди окружает густая чаща деревьев и непроходимый сад; сзади и по бокам его защищает живая изгородь кустов и кактусов, которые тянутся на запад кустарником и переходят в джунгли, которые производят впечатле- ние густого леса. Это самое живописное место на нижнем отроге холма. Уединенное и в стороне, оно является подходящим для тех, кто, следуя по наме- ченному пути, стремится к размышлениям на глубо- кие темы. Два небольших строения с соломенными крыша- ми занимают левую часть двора. К ним примыкает длинное современное здание, и его крыша из крас- ной черепицы резко переходит по традиции в нави- сающие карнизы. Маленькая веранда увеличивает в ширину часть фасада. Центр двора обозначен большим колодцем. Я слежу, как обнаженный по пояс мальчик с темной, почти черной, кожей медленно вытаскивает ведро воды с помощью сломанной ручки лебедки. На шум нашей повозки во двор выходят из по- строек несколько человек. Их одежда крайне разно- образна. На одном — только набедренная повязка, зато другой одет в роскошный костюм из белого шел- ка. Они вопросительно смотрят на нас. Мой провод- ник широко ухмыляется, очевидно, наслаждаясь их изумлением. Он проходит мимо них и что-то гово- рит на тамильском. Выражение их лиц мгновенно меняется, они начинают улыбаться в унисон и вы- ражать мне свое удовольствие. Мне нравятся и их лица, и их отношение. — Мы сейчас пойдем в приемную Махарши, — объявляет мой проводник и просит меня пройти за ним. Я останавливаюсь перед открытой каменной верандой и снимаю обувь. Затем достаю немного фруктов, которые я принес как подношение, и про- хожу в открытую дверь. *** * * Двадцать коричневых и черных лиц обращаются в нашу сторону и, поблескивая глазами, взирают на нас. Их владельцы полукругом сидят напротив две- ри на полу, выложенном красной плиткой, на поч- тительном расстоянии от дальнего правого угла. По- видимому, до нашего прихода все были обращены лицами к этому углу. Я бросаю туда быстрый взгляд и различаю сидящую фигуру на длинном белом ди- ване и понимаю — передо мной Махарши. Мой проводник приближается к дивану, прости- рается ниц на полу и закрывает глаза ладонями. Диван стоит всего в нескольких шагах от широ- кого высокого окна в конце стены. Яркий свет па- дает на Махарши, и я рассматриваю в деталях его профиль, пока он, не отрываясь, смотрит в окно в том направлении, откуда мы пришли этим утром. Его голова неподвижна. С намерением встретить его взгляд и поприветствовать, я тихо иду к окну, кла- ду перед ним дары и отступаю на шаг или два. Маленькая медная жаровня перед его ложем на- полнена горящими углями, и приятный запах гово- рит мне, что некоторое количество ароматического порошка брошено на тлеющую горячую золу. Рядом с нею курильница с пахучими палочками. Нити го- лубовато-серого дыма поднимаются и плывут по воз- духу, но их пикантный аромат совсем другой. Я раскладываю на полу тонкое хлопковое одеяло и сажусь, выжидающе глядя на молчаливую фигу- ру, застывшую в такой неподвижной позе. Тело Ма- харши почти обнажено, лишь на бедрах тонкая уз- кая повязка, обычная для этих краев. Кожа легкого медного оттенка намного светлее по сравнению с ко- жей среднего жителя Южной Индии. Я предполагаю, что он — высок ростом, и лет ему около пятидесяти. Его голова с аккуратно подстриженными седыми во- лосами — хорошей формы, высокий и широкий лоб свидетельствует о высокой интеллектуальности его личности. Причем черты лица скорее европейские, нежели индийские. Таково мое первое впечатление. Диван покрыт белыми подушками, а ноги Маха- рши покоятся на великолепной тигровой шкуре. Глубокое молчание властвует над всем длинным залом. Мудрец все так же спокоен и неподвижен, наш приход совсем не взволновал его. Смуглый уче- ник сидит на полу сбоку от дивана. Он нарушает покой, дергая веревочку опахала, сделанного из бам- буковой циновки. Опахало закреплено на деревян- ной перекладине и подвешено прямо над головой мудреца. Я слушаю ритмичное хлопанье и неотрыв- но смотрю в глаза сидящего человека, надеясь уло- вить их реакцию, ибо темно-карие, среднего разме- ра глаза широко открыты. Если он и сознает мое присутствие, то не выдает этого ни намеком, ни знаком. Его тело сверхъесте- ственно спокойно и неподвижно как статуя. Ни разу он не ответил на мой взгляд, продолжая смотреть в отдаленное пространство, и кажется оно бесконечно далеким. Эта сцена мне что-то странно напоминает. Где я видел подобное? Я роюсь в портретной гале- рее памяти и вспоминаю Мудреца, Который Никог- да Не Говорит. Этого отшельника я посетил в изо- лированном домике близ Мадраса, и неподвижность его тела так же напоминала каменную статую. Лю- бопытное подобие этой непривычной неподвижнос- ти тела я теперь вижу у Махарши. В источниках существует древняя теория, что можно составить представление о душе человека по его глазам. Но перед глазами Махарши я смущаюсь, озадаченный и сбитый с толку. Минуты текут невыразимо медленно. Сначала они отмеряют полчаса на часах, которые висят на стене хижины отшельника; проходят и они, становясь це- лым часом. Однако никто из собравшихся не дви- гается; и, конечно, никто не осмеливается загово- рить. Я достигаю точки визуальной концентрации, когда забываю о существовании всего, кроме этой молчаливой фигуры на диване. Принесенные мною фрукты остаются нетронутыми на маленьком резном столике перед ним. Мой проводник не предупреждал меня, что его Мастер примет меня так же, как и Мудрец, Кото- рый Никогда Не Говорит. Внезапно приходит мысль, что такой странный прием показывает полное рав- нодушие. Первое, что пришло бы на ум любому ев- ропейцу: «Может быть этот человек просто позирует для своих приверженцев?» — дважды или трижды мелькает и у меня в голове, но вскоре я отказыва- юсь от этой мысли. Он определенно в состоянии транса, хотя мой проводник не сообщал о пребы- вании в трансе его Мастера. Следующий вопрос, который возникает: «Это состояние мистического созерцания не просто ли бессмысленная безучаст- ность?», — он держится дольше потому, что я про- сто не могу ответить на него. Что-то в этом человеке удерживает мое внимание, как магнит — стальные опилки. Я не в силах отве- сти от него взгляд. Мое первоначальное замешатель- ство, растерянность человека, которого не замечают вовсе, постепенно исчезает, и странное очарование все настойчивее охватывает меня. К концу второго часа удивительной сцены я начинаю осознавать не- объяснимые, неотвратимые изменения, которые про- изошли в моем сознании. Один за другим исчезают вопросы, которые я готовил так тщательно и дотош- но. Уже неважно, получу ли я ответы, и неважны- ми кажутся проблемы, которые доселе тревожили меня. Я знаю только, что устойчивый поток спокой- ствия, по-видимому, течет ко мне, что великое уми- ротворение проникает в мое существо и что мой измученный мыслями мозг начинает приходить в состояние некоторого покоя. Сколь мелкими кажутся вопросы, которые я так часто задавал себе! Сколь ничтожной представляет- ся панорама потерянных лет! Я осознаю с неожидан- ной ясностью, что ум сам создал себе проблемы, и затем сделал себя несчастным, пытаясь решить их. Это неизвестное понятие входит в разум человека, который до сих пор считал интеллект самым высо- ким достоинством. Я все больше поддаюсь неуклонному усилению чувства спокойствия, пока проходят два часа. Те- чение времени уже не вызывает раздражения, и я чувствую, как цепи интеллектуальных проблем сло- маны и отброшены. И затем мало-помалу новые вопросы занимают пространство сознания. «Разве этот человек, Махарши, не излучает аро- мат духовного покоя, как цветок — аромат своих лепестков?» Я не считаю себя компетентным в вопросах ду- ховности, у меня — своя реакция на окружающих. Это появившееся подозрение, что мистический по- кой, который возник во мне, может быть отнесен к географическому положению места, где я сейчас на- хожусь, — просто моя реакция на личность Махарши. И я задаюсь вопросом, каким образом — то ли какой-то радиоактивностью души, то ли неким не- известным телепатическим процессом — пришло ко мне это состояние. Однако он по-прежнему совер- шенно невозмутим и кажется совсем не сознающим мое настоящее присутствие. Происходит первое волнение. Кто-то приближа- ется ко мне и шепчет на ухо: — Вы не хотите задать вопрос Махарши? Он просто потерял терпение, этот мой бывший проводник. Скорее всего, он считает, что я, беспо- койный европеец, достиг предела своего терпения. Увы, мой любознательный друг! Поистине, я пришел сюда задавать вопросы твоему мастеру, но теперь... Я, который в мире с миром и с самим собой, на каком основании буду забивать свою голову вопро- сами? Я чувствую, что корабль моей души начинает соскальзывать со своих якорей; удивительное море ожиданий будет пересечено; вы же вернули меня назад к шумному порту этого мира, и именно в тот миг, когда я собирался отправиться в великое при- ключение! Но чары разбиты. Как будто по сигналу этого неудачного вмешательства люди поднимаются с пола и начинают ходить по залу, голоса достигают моих ушей, и — чудо из чудес! — темно-карие глаза Ма- харши моргают раз или два. Затем его голова по- ворачивается, лицо медленно, очень медленно при- ходит в движение и наклоняется вниз. Через не- сколько мгновений я попадаю в поле его зрения, и впервые непостижимый взгляд мудреца останавлива- ется на мне. Очевидно, что он только что вышел из долгого транса. Проводник, предполагая, что я не реагирую, по- тому что не слышу, громко повторяет свой вопрос. Но в блестящих глазах, которые мягко смотрят на меня, я читаю другой — безмолвный — вопрос. «Неужели — может ли это быть — вам еще до- саждают сбивающие с толку сомнения, когда вы уз- рели на миг глубокое спокойствие ума, которого вы — и все люди — могут достичь?» Чувство покоя заполняет меня. Я поворачиваюсь к проводнику и отвечаю: — Нет. Я ничего не хочу спрашивать сейчас. В другой раз... Я чувствую, что мне нужно объяснить свой ви- зит — не Махарши, а оживившейся маленькой тол- пе. Я узнаю из объяснений моего спутника, что лишь немногие из этих людей — постоянные ученики, а все остальные — посетители из окрестных поселков. Довольно странно, что в этот момент мой провод- ник встает и делает собравшимся необходимые по- яснения на тамильском очень пылко, с бурной жес- тикуляцией. Я подозреваю, что в его объяснение примешивается немного небылиц к фактам, ибо оно вызывает крики удивления. * * * Полдневная трапеза закончена. Солнце немилосер- дно нагревает воздух до такой температуры, которой я прежде никогда не испытывал. Ведь мы почти на широте экватора. Снова я радуюсь благоприятному климату Индии. Он не способствует деятельности, большинство людей исчезают в тенистых рощах на сиесту, а потому я могу подойти к Махарши без лишних предуведомлений или суеты. Я вхожу в большой зал и сажусь возле него. Он полулежит на белых подушках дивана. Помощник постоянно дергает веревку опахала. Тихий шорох ве- ревки и мягкий шелест опахала при его движении в знойном воздухе приятен моим ушам. Махарши держит в руках сложенный манускрипт книги и что-то читает чрезвычайно медленно. Вскоре после моего прихода он откладывает книгу в сторо- ну и зовет ученика. Несколько слов между ними на тамильском, и человек говорит мне, что его Учитель хочет извиниться за неподходящую еду. Он объяс- няет, что они живут простой жизнью, никогда преж- де не подбирали продукты для европейца и не зна- ют, что последний ест. Я благодарю Махарши и говорю, что с радостью разделю с ними их кушанья, только без специй; кроме того, я прихватил немно- го еды из городка. И добавляю, что вопросы пита- ния для меня гораздо менее важны, чем поиск, ко- торый привел меня к нему. Мудрец слушает внимательно, его лицо спокой- но, невозмутимо и непроницаемо. — Это хорошая цель, — комментирует он нако- нец, тем самым поощряя меня продолжить тему. — Учитель, я проштудировал наши западные на- уки и философии, жил и работал среди людей на- ших переполненных городов, испробовав их удо- вольствия и разделяя их амбиции. Тем не менее я также уходил в уединенные места, чтобы в одино- честве поразмышлять над серьезными вопросами. Я спрашивал мудрецов Запада; теперь я обратил свое лицо к Востоку. Мне нужно больше Света! Махарши кивает головой, как будто говорит «Да, я прекрасно понимаю». — Я слышал разные мнения, выслушал множество теорий. Мое сознание загромождено умными дока- зательствами то одной веры, то другой. Я устал от них и скептично отношусь ко всему, что не доказа- но личным опытом. Простите мои слова, но я не религиозен. Если есть нечто за пределами материаль- ного существования человека, то как я могу себе это представить? Три или четыре ученика, которые собрались вок- руг нас, смотрят на меня в изумлении. Не оскорбил ли я тонкий этикет этого уединенного жилища бес- церемонным и дерзким обращением к их Учителю? Я не знаю; возможно, но меня это не волнует. На- копленное за долгие годы молчания неожиданно вы- ходит из-под контроля и срывается с моих губ. Если Махарши — справедливый человек, он, несомнен- но, поймет это и отметет в сторону мои ошибки в условностях. Он не отвечает, а словно погружается в какие-то размышления. Делать больше нечего, и мой язык уже развязался, и я взываю к Махарши в третий раз: — Мудрые люди Запада, наши ученые, очень по- читаемы за их успехи. Но они сами признают, что пролили мало света на скрытую истину о том, что находится за пределами жизни. Говорят, в вашем краю есть люди, знающие то, что не в силах открыть наши западные мудрецы. Так ли это? И поможете ли вы мне познать это на личном опыте? Или сам по себе поиск — не более чем иллюзия? Сказав то, что считал необходимым, я жду отве- та Махарши. Он продолжает задумчиво смотреть на меня. Возможно, он размышляет над моими вопро- сами. Десять минут проходят в молчании. Наконец он мягко произносит: — Вы говорите — Я. «Я хочу знать». Скажите мне, кто этот «Я»? Что он имеет в виду? Он теперь отказался от услуг переводчика и говорит непосредственно со мной на английском. Смятение охватывает мой ум. — Боюсь, я не понимаю вашего вопроса, — от- вечаю я беспомощно. — Неясно? Подумайте снова! Я снова бьюсь над его словами. Идея вдруг вспы- хивает в моем разуме. Я указываю на себя пальцем и называю свое имя. — И вы знаете его? — Всю мою жизнь! — улыбаюсь я ему в ответ. — Но это лишь ваше тело! Снова я спрашиваю — кто «Вы»? Я не в силах правильно ответить на его необыч- ный вопрос. Махарши продолжает: — Узнайте сначала, кто этот «Я», и тогда вы най- дете истину. У меня снова туман в голове. Я глубоко озада- чен, и мое недоумение находит словесное выражение. Но Махарши очевидно достиг предела своего анг- лийского языка и поворачивается к переводчику. Ответ медленно переводят мне. — Нужно только одно — посмотрите в себя. Сде- лайте это правильно, и тогда вы получите ответ на все ваши вопросы. Странное замечание. Однако я спрашиваю его: — Что же нужно делать? Как мне следовать по намеченному пути? — Свет откроется через глубокие раздумья о при- роде самого себя и посредством постоянной меди- тации. — Я часто размышлял об истине, но не вижу продвижения вперед. — Откуда вы знаете, что не сделали успехов? Не- легко постичь чье-то продвижение в духовной сфере. — Наверное, необходима помощь Учителя? — Может быть. — А поможет ли Учитель заглянуть в себя чело- веку так, как вы советуете? — Он может дать ищущему все необходимое для такого поиска. Но самое важное может быть откры- то только в личном опыте. — Сколько времени потребуется для некоторого просвещения с помощью Учителя? — Это зависит от зрелости ума искателя. Порох мгновенно вспыхивает от огня, но угли разжигают- ся долго. У меня странное чувство, что мудрецу не нравится обсуждать тему об учителях и их методах. Однако я достаточно упрям, чтобы не принимать во внимание это чувство, и поэтому задаю следующий вопрос о том же. Он поворачивает бесстрастное лицо к окну, смотрит вдаль и не удостаивает меня ответом. Я по- нимаю намек и бросаю эту тему. — Может быть Махарши выскажет свое мнение о будущем мира? Ведь мы живем в критические времена. — К чему вам беспокоиться о будущем? — спра- шивает мудрец. — Вы не знаете, как следует, даже настоящее! Позаботьтесь о настоящем, а будущее по- заботится о себе само. Еще один отказ! Но я теперь не уступлю так легко на том основании, что пришел из мира, где жизнен- ные трагедии повсеместно давят на людей гораздо тяжелее, чем в этом тихом уголке джунглей. — Войдет ли мир вскоре в новую эру дружелю- бия и взаимопомощи или будет повергнут в хаос и войну? — упорствую я. Махарши снова недоволен, но все же отвечает. — Есть Он, кто управляет миром, и Его дело — приглядывать за миром. Тот, кто дал жизнь миру, знает, как смотреть за ним. Он несет ношу этого мира, а не вы. — Однако если кто-то посмотрит вокруг непре- дубежденным взором, ему трудно будет увидеть, где пребывает это благожелательное внимание, — возра- жаю я. Мудрец кажется еще более недовольным. Но все- таки приходит ответ: — Каковы вы, таков и мир. Не понимая себя, что пользы пытаться понять мир? Этот вопрос не нуж- но обсуждать искателям истины. Люди тратят всю их энергию на такие вопросы. Сначала найдите ис- тину в себе; и вы будете иметь лучшую возможность понять истину за пределами мира, частью которого вы являетесь. Наступает внезапная пауза. Служитель подходит и зажигает новую ароматную палочку. Махарши наблюдает за голубыми колечками дыма, поднима- ющимися вверх, и снова берет свою рукописную книгу. Он переворачивает ее страницы и углубля- ется в них, вычеркнув меня из поля своего вни- мания. Вновь возникшее его равнодушие воздействует подобно холодной воде на мое самолюбие. Я сижу рядом еще около четверти часа, но вижу, что он не настроен отвечать на вопросы. Поэтому, чувствуя, что беседа на самом деле закончена, я поднимаюсь с пола, складываю ладони в знак прощания и остав- ляю его. * * *** Я послал кого-то в городок с просьбой достать повозку, ибо хочу осмотреть храм. Я попросил най- ти конный экипаж, если он на месте. Тележка, за- пряженная буйволами, живописна только на вид, но ее скорость и удобства оставляют желать лучшего. Выйдя во двор, я обнаруживаю ожидающую меня двуколку, запряженную пони. У нее нет сиденья, но такой пустяк уже не тревожит меня. Возница, сви- репый на вид малый в грязном красном тюрбане. Вся остальная его одежда — длинный кусок небеленого холста в виде пояса, один конец которого, пропущен- ный между бедер, затем подворачивается на талии. Долгая поездка по пыли — и вот наконец вход в большой храм с многоэтажными резными барелье- фами приветствует нас. Я оставляю двуколку и на- чинаю свое поверхностное исследование. — Я не знаю, насколько древен храм Аруначалы, — замечает мой спутник в ответ на мой вопрос, — но вы можете видеть, что его возраст, должно быть, исчисляется веками. Вокруг ворот и на подступах к храму расположе- ны под тенистыми пальмами несколько маленьких лавочек и ярких киосков. Возле них сидят скромно одетые продавцы священных картин и бойко прода- ющихся маленьких медных фигурок Шивы и дру- гих богов. Меня поражает преобладание изображений этого божества, ибо в других местах первое место занимают, кажется, Кришна и Рама. Спутник пояс- няет. — Согласно нашим священным легендам бог Ши- ва однажды появился вспышкой пламени на верши- не Священной Красной горы. Поэтому жрецы храма зажигают ежегодно большой огонь в память этого события, которое случилось, наверное, тысячи лет назад. Думаю, и храм был построен в ознаменова- ние этого события, а бог Шива по-прежнему покро- витель горы. ( Мы на Западе считаем этих божеств фантастическим олицетворением религиозных идей, но сами индусы не со- мневаются, что они действительно — реальные существа.) Несколько паломников лениво осматривают ла- вочки, где можно купить не только этих маленьких медных богов, но также и яркие картинки, изобра- жающие события из священной истории индуизма, плохо отпечатанные книги религиозного характера на языках тамилов и телугу, и цветные краски, ка- кими ставят на лбу знак надлежащей касты или сим- вол секты. Прокаженный нищий нерешительно подходит ко мне. Плоть его конечностей загнивает, и он, веро- ятно, сомневается, — прогоню ли я его, беднягу, или он разбудит мою жалость. Его лицо поражено ужас- ной болезнью. Мне стыдно, что я бросаю немного мелочи на землю, но я боюсь прикоснуться к нему. Ворота, которые сделаны в форме пирамиды с резными фигурами, следующими привлекают мое внимание. Грандиозная башня с галереями смот- рится подобно некой египетской пирамиде со сре- занной вершиной. Вместе с тремя другими башня- ми она возвышается над сельской местностью. Их видно издалека. Фасад пагод испещрен обильной резьбой и забав- ными статуэтками. Сюжеты взяты из священных ми- фов или легенд и представляют собой странную тол- пу — из одиноких, погруженных в благочестивую медитацию индусских божеств, а рядом их же пере- плетенные в любовных объятиях тела, и они пре- красны. Это напоминает о том, что в индуизме есть вещи на все вкусы, такова всеобъемлющая природа его религиозных представлений. Я захожу на территорию храма и оказываюсь в огромном четырехугольном дворе. Обширное соору- жение включает в себя лабиринт колоннад, арочных галерей, святилищ, комнат, коридоров, закрытого и открытого пространства. Здесь нет каменных зданий, красота колонн которых заставляет застыть в немом изумлении, как перед храмами близ Афин, скорее — это сумрачное святилище тайных мистерий. Много- численные ниши пугают меня неприятно холодным воздухом отчужденности. Но в этом лабиринте мой спутник идет уверенным шагом. Снаружи пагоды выглядят привлекательно с их красноватым цветом камня, но внутри кладка — пепельно-серая. Мы проходим длинную крытую аркаду с крепки- ми стенами и причудливыми резными колоннами, которые поддерживают потолок. Затем, пройдя по- лутемные коридоры и мрачные комнаты, оказываем- ся в обширном портике внешнего двора этого древ- него храма. — Зал Тысячи Колонн! — объявляет мой провод- ник, и я вижу серое от времени здание. Сомкнутые ряды плоских гигантских каменных колонн, покры- тых резьбой, тянутся передо мной.; Место пустынно и заброшено; а его исполинские колонны неясно и таинственно вырисовываются в полумраке. Я подхо- жу ближе и разглядываю древнюю резьбу. Каждая колонна состоит из цельного камня, даже потолок, который они поддерживают, состоит из больших ка- менных плит. И снова я вижу богов и богинь, раз- влекающихся с помощью мастерства скульптора; и опять высеченные морды зверей, знакомых и незна- комых, взирают на меня. Мы бродим по пересечениям этих крытых пли- тами галерей с колоннами, проходим темные кори- доры, освещенные кое-где небольшими светильника- ми, чьи фитили погружены в касторовое масло, и таким образом приближаемся к центральной ограде. Приятно снова выйти на яркий солнечный свет, ког- да мы пересекаем двор. Теперь мы можем увидеть пять пагод пониже, которые как бы отмечают пун- ктиром внутреннюю часть храма. Формой они точ- но повторяют пирамидальные башни над въездными воротами в высоких стенах четырехугольного двора. Я исследую одну, что ближе к нам, и прихожу к за- ключению, что они построены из кирпича, а их ук- рашенная поверхность — не каменная резьба, а леп- нина из обожженной глины или какой-то прочной штукатурки. Некоторые фигуры были, очевидно, не- когда оттенены красками, но теперь цвета поблекли. Мы входим в ограду и бродим по еще более длинным темным коридорам в этом изумительном храме. Потом проводник предупреждает меня, что мы приближаемся к главному алтарю, куда не по- зволено ступать ноге европейца. Но хотя святая святых под запретом для иноверца, все же после- днему позволено мельком взглянуть из темного ко- ридора, ведущего к его порогу. Как будто в под- тверждение этому предупреждению я слышу бой барабанов, удары гонгов и заунывные заклинания жрецов, которые смешиваются в монотонном рит- ме, звучащем до некоторой степени жутковато в темноте старого святилища. Я быстро осматриваюсь. Из мрака поднимается золотое пламя перед идолом, два или три слабых ал- тарных огня, видны жрецы, занятые ритуалом. Я не различаю очертаний жреческих музыкантов, но слы- шу, что витые раковины и цимбалы добавляют рез- кие дикие звуки к музыке. Спутник шепчет, что лучше мне поскорее уйти, ибо мое присутствие, безусловно, не обрадует жрецов. Вслед за тем мы ретируемся в сонное святилище внешних частей храма. Мое исследование закончено. Когда мы снова возвращаемся к воротам, мне приходится отступить в сторону, потому что на зем- ле, посреди дороги, сидит пожилой брахман с малень- ким медным кувшинчиком перед ним. Он рисует яркий знак касты на лбу, держа осколок зеркала в левой руке. Красно-белый трезубец на лбу, который вскоре появляется между его бровями — знак орто- доксального индуса Юга, — придает ему, на мой западный взгляд, гротескный вид клоуна. Сморщен- ный старик в киоске у храмовых ворот, продающий фигурки священного Шивы, ожидающе поднимает глаза, и я останавливаюсь, чтобы купить что-нибудь в ответ на его невысказанный вопрос. Издалека я вижу в другом конце городка блис- тающую белизну мраморного минарета и, оставив храм, еду к местной мечети. Что-то во мне всегда трепетало при виде изящных арок мечети и изыскан- ной красоты ее куполов. Снова я снимаю обувь и вхожу в прекрасное белое здание. Как хорошо оно спланировано, высота его сводов неизменно повыша- ет настроение! Внутри несколько молящихся сидят, стоят на коленях или простерты ниц на разноцвет- ных молитвенных ковриках. Здесь нет мистических святилищ или кричащих изображений, ибо Пророк писал, что ничто не должно стоять между человеком и Богом — даже священнослужители! Все молящие- ся равны перед лицом Аллаха. Здесь нет ни жреца, ни пандита, нет иерархии, никто не вклинится в мысли человека, когда тот поворачивается лицом к Мекке. Мы возвращаемся по главной улице, и я замечаю лавки менял, палатки сладостей, магазин купца тка- ней, продавцов зерна и риса — все это существует за счет паломников к древнему святилищу, которое вызвало к жизни этот городок. Теперь я полон страстного желания вернуться к Махарши, и возница подгоняет пони, преодолевая расстояние, что лежит между нами. Я поворачиваю голову и бросаю последний взгляд на храм Аруна- чалы. Девять скульптурных башен пилонами подни- маются в небо. Они говорят мне о терпеливом тя- желом труде во имя Бога, создавшем древний храм. — Ведь его строительство наверняка длилось более срока человеческой жизни. И снова эта странная ассоциация с Египтом приходит мне в голову. Даже внутренняя архитектура улиц с их низкими домами и толстыми стенами обладает характерными для Египта особенностями. Придет ли день, когда эти храмы будут поки- нуты и забыты? Молчаливые и пустынные, станут они постепенно крошиться в красную и серую пыль, из которой когда-то возникли. Или человек най- дет новых богов и построит новые храмы ради слу- жения им? В то время как наш пони галопом бежит по до- роге, которая идет по одному из склонов усыпанного Тут и там булыжниками холма, я, затаив дыхание, осознаю, что Природа разворачивает перед нашими глазами полное прелести пышное зрелище. Как час- то ждал я на Западе этого закатного часа, когда солн- це во всем великолепии опускается на свое ночное ложе! Восточный закат захватывает сердце восхити- тельной игрой живых красок. Но все событие про- ходит так быстро, менее чем за полчаса. Долгие осенние вечера Европы почти незнако- мы здесь. Огромный пылающий шар огня на за- паде начинает опускаться в джунгли, принимая са- мый ослепительный оранжевый оттенок в прелю- дии к быстрому исчезновению с небосклона. Небо вокруг вспыхивает всеми цветами спектра, даруя нашим глазам театральный праздник, которого не в силах устроить ни один художник. Поля и рощи вокруг впадают в молчаливое оцепенение. Не ус- лышишь больше щебета птичек, замолкает бормо- тание диких обезьян. Гигантский круг красного огня быстро исчезает в каком-то ином измерении. Завеса вечера падает плотнее, и вскоре вся пано- рама разбросанных языков пламени и разлив кра- сок тонет во тьме. Умиротворение снисходит на меня, очарование окружающего мира трогает мое сердце. Как забыть эти благодатные минуты, которыми судьба делится с нами, подводя к мысли, что за суровым лицом жизни все-таки может быть скрыта великодушная и прекрасная Сила? Эти минуты посрамляют часы на- шей обыденности. Из темной пустоты приходят они метеорами, освещая мимолетный путь надежде, и затем уходят за горизонт. *** * * Светлячки кружат над садом уединенного жили- ща, рисуя странные узоры света на фоне темноты, когда мы въезжаем в окруженный пальмами двор. Я вхожу в длинный зал и опускаюсь на пол, и тогда возвышенная тишина проявляется и достигает этого места и наполняет собой атмосферу. Собравшиеся сидят рядами на корточках, но сре- ди них не слышно ни шума, ни разговоров. В углу на кушетке сидит Махарши со скрещенными нога- ми, его руки безучастно отдыхают на коленях. Его фигура снова поражает меня простотой и скромно- стью, но в то же время чувством собственного до- стоинства и выразительностью. Посадка его головы преисполнена благородства подобно голове мудреца Гомера. Глаза смотрят неподвижно в дальний конец зала. Эта странная устойчивость взгляда, как всегда, озадачивает. То ли он просто наблюдает за последним лучом света, угасающим в небе, или так поглощен мечтательной созерцательностью, что ничего не ви- дит в этом материальном мире? Как обычно, облачко дымка от курильницы пла- вает среди деревянных балок потолка. Я усаживаюсь и пытаюсь сосредоточить взгляд на Махарши, но в же время ощущаю слабое побуждение закрыть глазa. И вскоре я наполовину засыпаю, убаюканный непостижимым покоем, который проникает в меня все глубже вблизи мудреца. В конечном счете воз- никает брешь в моем сознании, и я вижу яркий сон. Как будто я снова стал пятилетним мальчиком. Я стою на неровной тропе, которая извивается вокруг священного холма Аруначалы, и держусь за руку Махарши; но с моей позиции он теперь высится громадной фигурой, как будто вырос до гигантских размеров. Он уводит меня от своего жилища и, не- смотря на непроницаемую тьму ночи, мы медленно идем по тропе. Позднее звезды и луна сговариваются и проливают немного света на окружающий нас мир. Я замечаю, что Махарши заботливо ведет меня, ми- нуя обрывы в скалистой почве и громадные шаткие валуны. Холм крутой, и наш подъем неспешен. Ук- рытые в узких расселинах между скал и валунов, или же приютившиеся в зарослях невысокого кус- тарника видны крошечные хижины и пригодные для жилья пещеры. Когда мы проходим мимо, обитате- ли выходят, чтобы приветствовать нас. Хотя в звез- дном свете они похожи на духов, я понимаю, что это йоги. Мы ни разу не задерживаемся возле них, про- должая идти до тех пор, пока не достигаем вершины холма. Мы наконец останавливаемся, и мое сердце сильно бьется в странном предчувствии какого-то важного события, которое вот-вот произойдет со мной. Махарши поворачивается и смотрит вниз на мое лицо; я, в свой черед, выжидающе гляжу на него. Я начинаю осознавать, что непостижимые перемены стремительно происходят в моем сердце и сознании. Старые побуждения, соблазнявшие меня, начинают пропадать. Назойливые желания, гонявшие меня то туда, то сюда, исчезают с невероятной скоростью. Неприязнь, недоразумения, холодность и эгоизм, которые сопровождали мои отношения с друзьями, обрушиваются в хаос небытия. Невыразимый покой охватывает меня, и я понимаю теперь, что мне боль- ше нечего просить у жизни. Вдруг Махарши просит меня обратить взор к под- ножию холма. Я повинуюсь и с изумлением вижу западное полушарие нашей планеты, которое тянет- ся далеко внизу. На нем толпятся миллионы людей; я могу только смутно различать их как массу фи- гур, но затем ночная тьма окутывает их. До меня доходит голос мудреца, и его слова зву- чат неторопливо: — Ты вернешься к ним, сохранив обретенный покой. И он будет ценен тем, что впредь ты отбро- сишь идею, будто ты — это твое тело или твой ум. Когда этот покой проникнет в тебя, ты забудешь о самом себе, ибо обратишь свою жизнь к ЭТОМУ! И Махарши положил один конец нити серебря- ного света в мою ладонь. Я пробуждаюсь от необычно яркого сна с чув- ством, что его возвышенность все еще пронизывает меня. И тотчас встречаю взгляд Махарши. Его лицо теперь повернуто в мою сторону, и он смотрит пря- мо мне в глаза. Что скрывается за этим сном? Же- лания и горести личной жизни на время преданы забвению. А это состояние спокойного безразличия к себе и глубокой жалости к собратьям, вызванное к жизни моим сном, не исчезает даже с пробужде- нием. Это удивительный опыт. Но если сон и имел в себе истину, все же мне недостаточно этого случая, чтобы что-то понять. Сколько я был погружен в сон? Все в зале начи- нают подниматься и готовиться ко сну. И я следую общему примеру. В длинном и плохо проветриваемом помещении спать будет душно, и я выбираю двор. Высокий по- жилой ученик приносит мне фонарь и советует дер- жать его зажженным на протяжении всей ночи, по- скольку могут появиться нежеланные визитеры — змеи и даже гепарды, но они обычно держатся по- дальше от огня. Земля, высушенная солнцем, тверда, а у меня нет матраса, в результате я не могу уснуть в течение нескольких часов. Но это не имеет значения — мне есть, о чем подумать, ибо я чувствую, что в лице Махарши я встретил самую непостижимую лич- ность, которую судьба все-таки ввела в орбиту мо- его жизненного опыта. Мудрец, похоже, даст мне великие мгновения, но мне пока трудно понять их природу. Это неуловимо, невесомо и, может быть, духов- но. Постоянно я думаю о нем этой ночью, постоян- но вспоминаю яркий сон, и сразу особенное чувство пронзает меня и заставляет мое сердце биться со смутным, но возвышенным ожиданием. * * * Все последующие дни я пытаюсь установить бо- лее близкий контакт с Махарши. Но тщетно. Для подобной неудачи есть три причины. Первая — это его сдержанный характер, его явная неприязнь к доводам и дискуссии, его упорное равнодушие к убеждениям и мнениям. Совершенно ясно, что муд- рец не желает никого обращать в свои идеи, каки- ми бы они ни были, и не стремится увеличивать число своих последователей. Вторая причина — необычна, но существенна. После странного вечернего сна я постоянно ощущаю сильный благоговейный страх в его присутствии. Те вопросы, которые непременно сорвались бы с моих губ, замирают, потому что кажется почти святотат- ством обращаться к нему как к личности, с которой можно беседовать и спорить на равных о том, что касается общей человеческой природы. Третья причина моего неуспеха достаточно про- ста. Почти всегда кто-нибудь находится в зале, а я не склонен излагать личные мысли в их присутст- вии. В конце концов, я чужак для них и иностра- нец в этой стране. Неважно по сути, что я говорю с ними на разных языках, гораздо важнее, что я об- ладаю циничной, скептической точкой зрения, ко- торую не трогают религиозные эмоции, и она мешает мне выразить свои крайние взгляды при них. По- скольку у меня нет желания ранить их набожную чувствительность, но и не хочется вступать в спор с малопривлекательной для меня позиции. Все это до некоторой степени связывает мне язык. Нелегко пробираться между подобными барьера- ми. Много раз я был готов задать вопрос Махарши, но вступал один из трех факторов моих неудач, и я отступал. Намеченный мною уик-энд быстро проходит, и я растягиваю его до недели. Первую мою беседу с Ма- харши, похоже, можно назвать и последней. Поми- мо одного или двух поверхностных и шаблонных обрывков беседы, я не смог завладеть вниманием этого человека. Проходит неделя, и я растягиваю ее до двух. Каждый день я чувствую чудесное умиротворение ментальной атмосферы мудреца, эту безмятежность, которая пронизывает сам воздух вокруг него. Наступает последний день моего визита, а я так и не приблизился к нему. Моя задержка — дразня- щая ложными надеждами смесь возвышенных на- строений и разочаровывающих неудачных попыток нормально побеседовать с Махарши. Я оглядываю зал и чувствую легкое уныние. Большинство этих людей говорят на разных языках как внешне, так и внутренне. Как я могу надеяться стать к ним бли- же? Я смотрю на самого мудреца. Он сидит на олим- пийских высотах и наблюдает за панорамой жизни как будто со стороны. Загадочность, свойственная этому человеку, отличает его от всех тех, кого я встречал. Я почему-то полагаю, что он не принадле- жит к нам, к расе людей, ибо он более принадле- жит Природе, одинокому пику, который круто под- нимается за его уединенным жилищем, пространствам неосвоенных джунглей, которые тянутся за далеки- ми лесами, и непостижимому небу, которое напол- няет всю вселенную. Словно сама каменная неподвижность одинокой Аруначалы проникла в Махарши. Я узнал, что он прожил на горе тридцать лет и отказывался поки- дать ее даже ради кратких поездок. Такая близкая связь должна неизбежно воздействовать на характер человека. Я знаю, он любит этот холм. Кто-то пе- ревел несколько строк очаровательного, но патети- ческого стихотворения, которое написал мудрец, что- бы -выразить эту любовь. Как этот обособленный холм поднимается над краем джунглей и возносит свою приземистую главу к небу, так и этот стран- ный человек поднимает голову в одиноком величии, более того, в своей уникальности среди джунглей обычной людской массы. Как Аруначала, холм Свя- щенного Огня, стоит отчужденно, поодаль от неров- ной цепи холмов, которые полностью окружают лан- дшафт, так и Махарши непостижимо отчужден даже в окружении своих последователей, людей, которые любят его и живут возле него годами. Безличност- ное неуловимое свойство всей Природы — чему слу- жит примером особенность этой священной горы — как-то вошло в него. Оно отделило Махарши от более слабых товарищей и, возможно, навсегда. Иногда я ловлю себя на желании, чтобы он стал не- много более человечным и восприимчивым к вещам, нормальным для нас; но подобное чувство исчезает в его присутствии. И, кроме того, если он на самом деле приблизился к некоему высшему пониманию за пределами обычного, можно ли ожидать, чтобы он не ушел при этом за пределы человеческого, оста- вив нашу вялую медлительную расу позади навсег- да. Почему под его странным быстрым взглядом я неизменно испытываю чудесное предвкушение, как будто что-то огромной важности вскоре откроется мне? Но помимо очевидного умиротворения и сна, от- метившегося звездочкой в небе моей памяти, ни сло- весных, ни других откровений мне не было дано. Я прихожу в отчаяние от ограниченности времени. Про- шло почти две недели, и был только один что-либо значащий разговор! Даже резкость в голосе мудреца помогает, в переносном смысле, держать меня на расстоянии. Такой необычный прием тоже выглядит неожиданным, ведь я не забыл, с каким жаром уго- варивал меня приехать сюда святой человек в жел- той одежде. Я мучительно жажду личного разговора с мудрецом, который духовно выше всех других лю- дей. И одна мысль неотступно вертится в моем уме. Она нерациональна, она пришла непрошено. «Этот человек освободил себя от всех проблем, и несчас- тье не может коснуться его», — таков смысл этой доминирующей мысли. Наконец я решаюсь дерзко навязать свои вопро- сы Махарши и заставить его ответить на них. Я иду к одному из его старых учеников в соседний домик. Он чрезвычайно добр ко мне, и потому я с жаром заявляю ему о своем желании иметь финальную бе- седу с его Учителем. Я признаюсь, что стесняюсь сам подойти к мудрецу. Ученик улыбается сочувству- юще, уходит и вскоре возвращается с вестью, что его Учитель будет рад дать интервью. Я спешно возвращаюсь в зал и удобно сажусь возле дивана. Махарши сразу поворачивает лицо и любезно приветствует меня. Я тут же успокаиваюсь начинаю задавать вопросы. — Йоги говорят, нужно отречься от мира и уйти в уединение джунглей или в горы, если желаешь найти истину. Подобное едва ли возможно на Запа- де, наша жизнь так отличается от вашей. А вы со- гласны с йогами? Махарши поворачивается к ученику брахману, чтобы тот перевел мне ответ. — Не стоит отказываться от деятельной жизни. Медитируя ежедневно час или два, вы можете вы- полнять свои обязанности. Если вы медитируете пра- вильно, пробужденный поток ума не иссякнет и по- среди ваших трудов. А что касается двух способов выражения одной и той же идеи, то та же установ- ка, которая берется в медитации, будет находить отражение в вашей деятельности. — Каков же будет результат этого? — Продвигаясь, вы обнаружите, как постепенно изменяется ваше отношение к людям, событиям и целям. Но ваши деяния будут иметь тенденцию сле- довать за вашей медитацией на свой лад. — Значит, вы не согласны с йогами? — пытаюсь я прижать его к стенке. Но Махарши ускользает от прямого ответа. — Человек подчиняется личному эгоизму, кото- рый привязывает его к этому миру. Отказ от лож- ного «Я», от самости, есть истинное отречение. — Как можно стать самоотверженным, пока ве- дешь активную мирскую жизнь? — Нет конфликта между трудом и мудростью. — Вы подразумеваете, что можно, например, про- должая заниматься своей профессией, одновременно достичь духовного просветления? — А почему бы и нет? Но в таком случае не счи- тайте, что продолжает трудиться прежняя личность, ибо сознание постепенно начнет сдвигаться, пока не сосредоточится в центре, который лежит за предела- ми малого «я». — Но если человек занимается работой, то у него остается мало времени для медитации. Но Махарши оставляет совершенно невозмути- мым то, что я считаю проблемой. — Выделяют свободное время для медитации только новички, — отвечает он. — Человек с опы- том начинает получать удовольствие более глубо- кого блаженства независимо от того, на работе он или на отдыхе. Пока его руки трудятся на благо общества, ум его свободен. — В таком случае вы не обучаете методам йоги? — Йог гонит свой ум к цели, как пастух гонит буйвола палкой, однако искатель на этой тропе уго- варивает буйвола пригоршней травы! — Но как это сделать? — Задайте себе вопрос: кто «Я»? И это исследо- вание приведет вас к открытию чего-то такого в са- мом себе, что находится за пределами вашего ума. Разрешите эту великую проблему, и вы таким об- разом решите все другие проблемы. Молчание, во время которого я пытаюсь перева- рить его ответ. Через квадратную пустую брешь в стене, которая служит окном, как и во многих дру- гих индийских зданиях, я могу видеть прекрасные нижние склоны священного холма. Его необычные очертания омыты солнечным светом раннего утра. Махарши снова обращается ко мне. — Я попробую прояснить свои слова. Все люди хотят счастья, не омраченного печалью. Они хотят найти счастье, которое никогда не закончится. Ин- стинкт верен. Тем не менее разве вас не поражает, что больше всего они любят самих себя? — И что из этого следует? — Теперь свяжите это с тем, что они всегда жаж- дут получить счастье тем или иным способом — че- рез пьянство или религию, — и вы получите ключ к истинной природе человека. — Я не могу понять. Тон его голоса становится выше. — Истинная природа человека — счастье. Счас- тье является врожденным качеством. Поэтому поис- ки счастья — это бессознательные поиски самого се- бя. Истинное «Я» — непреходяще, и когда человек находит его, он находит счастье, которое не имеет конца. — Почему же мир так несчастен? — Да, это так, но потому, что мир не знает себя истинного. Однако все люди, без исключения, со- знательно или бессознательно добиваются этого. — Даже злые, жестокие и преступные? — спра- шиваю я. — Даже они грешат, пытаясь найти свое счастье в каждом совершенном грехе. Это стремление ин- стинктивно в человеке, но они не знают, что на са- мом деле ищут себя истинных, и поэтому они про- буют сначала безнравственные пути, как средства для счастья. Конечно, это — ошибочный путь, ибо по- ступки человека отражаются на нем самом. — Таким образом, мы получим вечное счастье, когда познаем свою суть, себя истинных? Он снова кивает. Косой солнечный луч падает через незастекленное окно на лицо Махарши. Безмятежность его гладко- го лба, удовлетворение на его строгих губах, безгра- ничная умиротворенность в этих блестящих глазах. — Его гармоничный облик подтверждает слова от- кровения. Что Махарши хочет сказать этими, очевидно простыми словами? Переводчик передал на англий- ском их внешний смысл, это так, но есть более глу- бокое содержание, и его он передать не смог. Я знаю, что должен открыть это для себя сам. Муд- рец говорит не как философ, не как пандит, пояс- няющий собственное учение, а скорее из глубин своего сердца. Означает ли это, что эти слова отме- чены его собственным счастливым опытом? — Что это за «Я», о котором вы говорите? Если ваши слова верны, в человеке должно быть и дру- гое «Я»? Его губы на миг трогает улыбка. — Может ли человек обладать двумя личностя- ми, двумя «Я»? — отвечает он. — Понимание это- го вопроса является первой необходимостью для человека, желающего анализировать себя. Потому что долгое время он думает по привычке, как ду- мают другие, и никогда по-настоящему не встре- чался со своим «Я». Он плохо знает себя, ведь он слишком долго отождествлял себя со своим телом и умом. Поэтому я советую задавать этот вопрос: кто «Я»? Он умолкает, чтобы его слова достигли моего сознания, я нетерпеливо жду продолжения его сен- тенций. — Вы просите описать вам эту истинную суть. Что тут скажешь? Это Ничто, из которого сознание личного «Я» поднимается, и в нем оно должно ис- чезнуть. — Исчезнуть? — эхом повторяю я. — Как мож- но потерять ощущение своей личности? — Первая и главная из всех мыслей, изначальная мысль в уме каждого человека — мысль «Я». Толь- ко ее рождение пробуждает все остальные. Только после первого личного местоимения «Я», возникше- го в уме, может появиться второе личное местоиме- ние «ты». Если вы мысленно последуете за своим «Я», прокладывающим путь, пока оно не приведет вас к своему источнику, тогда вы поймете, что оно появляется первой мыслью и исчезает последней. Это можно проверить опытным путем. — Вы хотите сказать, что вполне возможно про- вести такое мысленное исследование себя? — Конечно! Идите внутрь, пока последняя мысль «Я» постепенно не исчезнет. — И что останется? — вопрошаю я. — Человек полностью потеряет сознание или станет идиотом? — Что вы! Наоборот, он получит сознание, кото- рое вечно, и станет истинно мудрым через пробуж- дение своей истинной сути, подлинной природы че- ловека. — Однако обязательно ли к этому должно отно- ситься и чувство «Я»? — настаиваю я. — Чувство «Я» относится к личности, телу и уму, — отвечает Махарши спокойно. — Когда человек познает себя истинного впервые, нечто другое под- нимается из глубин его существа и овладевает им. Это Нечто находится за пределами ума, оно беско- нечно, божественно, вечно. Его называют по-разно- му, одни — Царством Небесным, другие — душой, третьи — Нирваной, а мы, индусы, называем это Освобождением. Назовите, как хотите. Когда это происходит, человек в реальности не теряет себя; правильнее сказать, что он находит себя. Как только последнее слово покинуло уста пере- водчика, сразу вспыхнули в моем мозгу другие па- мятные слова, которые были произнесены странству- ющим Учителем из Галилеи; эти слова озадачивают так много добрых людей: «Ибо кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет жизнь свою ради Меня, тот обретет ее». Как удивительно похожи эти два изречения! Но индийский мудрец пришел к этому размышлению своим, не христианским путем, а психологическим методом, который кажется нам крайне трудным и неведомым. Снова Махарши начинает говорить, и его слова нарушают ход моих мыслей. — До тех пор, пока человек не начнет искать себя истинного, сомнения и неопределенность бу- дут следовать за ним по пятам всю жизнь. Вели- чайшие короли и правители пытаются управлять другими, но в глубине души знают, что они не могут управлять собой. Однако великим могуще- ством обладает человек, проникший в сокровенные глубины своего существа. Величайшие умы тратят целую жизнь, собирая многочисленные знания. Но спросите этих людей, смогли ли они разрешить загадку человека, победить самих себя, и они со стыдом опустят головы. Что пользы знать обо всем вокруг, если ты не знаешь даже себя? Люди избе- гают вопроса о своем истинном «Я», но что еще столь же достойно открытия? — Это такая трудная, сверхчеловеческая задача, — комментирую я. Мудрец едва заметно пожимает плечами. — Вопрос о возможностях — дело личного опы- та. А трудности менее значительны, чем вы дума- ете. — Для нас, активных и практичных людей Запа- да, такой самоанализ?.. — начинаю я с сомнением фразу и останавливаюсь на половине фразы. Махарши наклоняется, чтобы зажечь новую ароматную палочку вместо той, чей красный ого- нек угас. — Понимание истины одинаково для индийцев и европейцев. Предположительно, что путь к ней труд- нее для тех, кто поглощен мирской жизнью, но и они в состоянии преодолеть его. Поток, возникший в медитации, можно сохранить привычкой, также практикуя это. Тогда можно будет исполнять рабо- ту и вести активную жизнь в самом этом потоке; он не исчезнет, и, таким образом, не будет разницы между медитацией и внешней деятельностью. Если вы размышляете над вопросом «кто «Я»?», если вы начинаете понимать, что ни тело, ни ум, ни жела- ния не являются вашей сущностью, вашим подлин- ным «Я», то сама привычка вопрошать в конце кон- цов найдет ответ в глубинах вашего существа. — Это придет к вам само по себе как глубокое осознание. Снова я взвешиваю его слова. — Узнайте себя истинного, — продолжает он, — и тогда истина воссияет в вашем сердце, подобная солнечному свету. Ум освободится от беспокойства, и придет настоящее счастье, ибо счастье и истинное «Я» — одно. У вас не будет больше сомнений, ког- да вы однажды достигнете самоосознания. Он поворачивает голову и вглядывается в даль- ний конец зала. Я понимаю, что он больше ничего не скажет. Так заканчивается наш последний разго- вор, и я поздравляю себя, что перед отъездом выта- щил-таки его из скорлупы молчания. * * *** Я оставляю его и неторопливо иду к тихому ме- сту в джунглях, где проводил большую часть дня со своими записками и книгами. С наступлением су- мерек я возвращаюсь в зал, ибо через час или два прибудет конная двуколка или повозка с буйвола- ми и увезет меня от уединенного убежища мудреца. От курильницы воздух благоуханен. Махарши полулежит под опахалом, но вскоре выпрямляется и принимает свою излюбленную позу. Он садится, скрестив ноги, правая ступня расположена на левом бедре, а левая ступня просто лежит под правым бед- ром. Я вспоминаю, что подобную позу показывал Брама, йог, живущий близ Мадраса, он называл ее «удобная поза». На самом деле это почти поза Буд- ды, и она очень легко делается. Махарши, по обык- новению, опирается подбородком на правую ладонь, поставив локоть на колено; потом он внимательно смотрит на меня, но продолжает молчать. На полу перед ним — сделанный из тыквы кувшин для воды и бамбуковый посох. Это да еще полоска набедрен- ной повязки — все его имущество на этой земле. Какой красноречивый комментарий нашему западно- му духу стяжательства! Его глаза почти сияют, их взгляд постепенно ста- новится как бы стеклянным и неподвижным; тело выпрямлено; голова чуть покачивается, затем успо- каивается. Еще несколько минут — и я ясно вижу, как он вновь вошел в состояние транса, в котором он был, когда я впервые увидел его. Как странно наше расставание повторяет нашу встречу! Кто-то шепчет мне на ухо: — Махарши входит в священный транс. Теперь бесполезно с ним разговаривать. Тишина опускается на маленькое собрание. Мед- ленно текут минуты, но тишина только углубляет- ся. Я не религиозен, но не в силах противиться на- растающему благоговейному страху, который охва- тывает мой ум, так пчела не может сопротивлять- ся благоухающему цветку. Зал пронизан тонкой, неуловимой и неясной силой, которая глубоко воз- действует на меня. У меня нет сомнений, что центр этой мистической силы не кто иной, как сам Ма- харши. Его глаза сияют поразительно ярко. Странные чувства просыпаются во мне. Эти блестящие очи словно проникают в сокровенные тайники моей души. Каким-то особенным образом я осознаю все, что он видит в моем сердце. Его непостижимый взгляд проникает в мои мысли, мои эмоции и мои желания; я беспомощен перед этим. Сначала этот смущающий взгляд тревожит меня; я испытываю смутную неловкость. Я чувствую, как он листает страницы моего позабытого прошлого. Он знает все, я уверен. Я не в силах бежать; да и не хочу этого. Некий возбуждающий любопытство намек на будущее благоденствие заставляет меня выдер- жать этот безжалостный взгляд. А он тем временем продолжает улавливать слабо- сти моей души, постигать мое пестрое прошлое, чув- ствовать смешанные эмоции, растаскивавшие меня в разные стороны. Но я ощущаю, что он понимает также, какое всепоглощающее стремление к поиску принудило меня оставить обычный путь и искать людей, подобных ему. Телепатический поток между нами вдруг меняет- ся, в это время мои глаза часто моргают, а его — остаются неподвижными. Я осознаю, как он соеди- няет мое сознание со своим и приводит мое сердце к тому состоянию звездного умиротворения, пребы- вая в котором он получает бесконечное наслаждение. В этом сверхъестественном покое меня охватывает чувство экзальтации и легкости. Время словно бы останавливается. Мое сердце освобождается от ноши забот. Я чувствую, что горечь гнева и меланхолия неудовлетворенного желания никогда больше не огорчат меня. В глубине моего существа появляется понимание того, что наш врожденный мудрый ин- стинкт, который заставляет человека смотреть вверх, который поощряет его к надежде, который поддер- живает его в темные минуты жизни, — это истин- ный инстинкт, ибо сущность бытия добра. В этом прекрасном восторженном молчании остановившего- ся времени все печали и ошибки прошлого кажутся ничтожными мелочами, ибо мой дух захвачен духом Махарши и мудрость в настоящий момент — в зе- ните. Что во взгляде этого человека? Что за волшеб- ная палочка, которая пробуждает к жизни скрытый мир неожиданного великолепия перед моими глаза- ми непосвященного? Прежде я спрашивал себя, почему ученики оста- ются рядом с мудрецом годами, ведь беседы с ним редки, а удобств — очень мало, почему внешняя деятельность не привлекает их. Теперь я начинаю понимать — не мыслью, а молниеносным озарени- ем, — что все эти годы они получали глубокое и без- молвное вознаграждение. До сих пор все в зале находились в полной не- подвижности. Наконец кто-то тихо поднимается и выходит. За ним следует другой, и еще один, и, на- конец уходят все. Я один с Махарши! Никогда прежде такого не случалось. Его глаза начинают меняться; они сужа- ются до острия булавки. Эффект похож на измене- ние отверстия диафрагмы в линзах камеры. Все силь- нее и поразительнее напряженный блеск между его веками, которые теперь почти закрыты. Неожидан- но мое тело словно исчезает, и мы оба оказываемся в пространстве! Это критический момент. Я колеблюсь — и ре- шаю нарушить волшебные чары. Это решение при- носит силу, и я снова возвращаюсь назад, в плоть, а затем — в зал. Он не говорит ни слова. Я беру себя в руки, смот- рю на часы и тихо поднимаюсь. Час отъезда настал. На прощание я склоняю голову. Мудрец молча принимает жест. Я произношу несколько слов бла- годарности. Он снова молча кивает. Я мешкаю на пороге, уходя с неохотой, хотя слы- шу звон колокольчика с улицы. Приехала повозка, запряженная буйволами. Еще раз я поднимаю руки, сложив ладони. И мы расстаемся.

Будь тем, кто ты есть!